можно мне сегодня в честь дня рождения расписаться немного? можно?, да, хорошо. вышел новый тизер. я вчера была очень рада весеннему дню, снято так красиво, и краски такие, как мне нравятся, но которые почему-то не используют в фильмах (мне почему сыр в мышеловке так нравился - там были эти цвета), и музыка очень моя, такая, чтобы спешить под нее куда-то - в дневном транспорте ли, или просто, в погоду, когда солнце и ветер - и улетают полы платья. сегодняшний более злой, что ли, если весенний день голубой и зеленый, этот тизер рыжий и серый, и бит такой же. хоть что-то хорошее. один клип выйдет завтра вечером, как подарок мне на двадцать три, а второй - вечером девятнадцатого, как раз перед защитой.

все хорошо ровно до того момента, пока кожа не почувствует, что ее нужно обнять. вместе с измененным набором звуков, которые обозначают возраст, ставится все более очевидным, что еще немного, и все, даже через стоковый не продашь.

сегодня, делая то, что я умею лучше всего - жалея себя по всем известным причинам, я настроена забивать своими терзаниями сеть - как показывает практика, по прошествии лет мне становится интересно скользить взглядом по своим же мыслям.

но мыслей, как таковых, нет, только что-то такое, сплетенное в клубок, едва ли отличимое друг от друга, и прикрытое тревогой, как покрывалом, сверху.

у меня есть бесполезные воспоминания - недавно я писала, что хочу новых воспоминаний, воспоминаний о приключениях, хоть каких-нибудь.

у меня появилось бесполезное воспоминание о том, как мы заблудились в лесу, в мороз, когда снег в некоторых местах доставал до колена, и сверху взялся ледяной коркой.
мы зашли в лес, когда было начало второго. в тот день темнело в шестнадцать двадцать, и под ногами сверкала священная для знающих людей лыжня.

птиц в этой части леса не было, всего одна или две на верхушках. оскорбленные принебрежительным отношением ввиду отсутствия у них родства с совами и особой фотографической ценности маленькие точки, привет и прощайте.

врезанный в дерево монитор, сосны, чей-то дом за пустошью, черные тени, мужчина, возникший из ниоткуда, и так же внезапно пропавший - вы с ним вежливо поздоровались, а затем я шутила, что это был один.

телефон замерз еще на пустоши, выход нашелся над оврагом, а когда чей-то дом стал различим только крышей, мы посмотрели на карту и проголосовали, что возвращаться нужно той же дорогой, что и пришли, а не выходить совсем в другой местности, совсем в другом населенном пункте.

обратной дороги не было, и была совсем другая пустошь, и был совсем другой овраг, и было тихо.

карта сходила с ума, и упрямо показывала речку. темнеть начало, когда мы переходили речку - пропасть, держась за руки, цепляясь за хилые растения, и вбивая носки берцев в мерзлую землю и снег. угол подъема в восемьдесят восемь градусов сменился углом в семьдесят. у тебя болели связки в той руке, которой ты меня держал. ты ни слова мне не сказал.
тропы всё не было, трамвайных путей - тоже. только долгая дорога через снег и кусты, наивная радость при нахождении следов шин, неизвестный остров цивилизации, обойденный стороной - карта вела в другую сторону, прочь, вдоль, обратно.

найденный трамвай - пришлось прыгать с рельс в снег при виде его фар, с насыпи, вниз, и - чья-то земля. неогражденная в том месте, где зашли мы, залитая фонарями и окруженная заборами, как база, - с другой.

"радиационный контроль, диспансер, склады", - сказала карта часы спустя. "как вы попали вовнутрь", - спросил сторож. - у нас вокруг забор". - "здравствуйте, сегодня праздник", - бодро сказала я.

дорога. дорога с машинами, дорога из асфальта, дорога, на которой можно идти, не проваливаясь по пояс, но я вцепилась в твою руку, потому что…

мы пели песни из мультфильмов. черный плащ, чип и дейл и еще утиные истории. в лесу я прочитала тебе лиличку. я тогда не знала, что дым табачный воздух выест.

дома отлепляла от себя обмерзшую одежду, и с любопытством разглядывала щеки в зеркале - в прошлый раз я заработала обморожение, а в этот - нет. мне не было холодно. ты спрашивал.

это все, что у меня есть, и мне кажется, это катастрофа. ты мой лучший друг. ты мой единственный друг. дорожи мной.

я о многом думаю, но, вместе с тем, абсолютно ни о чем. я чувствую себя по-разному плохо, в этом вся разница, день за днем. иногда, я прочитала, что это называется отношениями активации, я взваливаю на себя миссию кого-нибудь (конкретного) спасти, под чем я подразумеваю следующее: я пинаю себя на выход из дома, временно становлюсь экстравертом, энтузиастом, оптимистом, активистом, игроком на гитаре, пекарем и аптекарем, и затем, выдохшись, останавливаюсь и удивленно задаюсь вопросом, а где, собственно, результат, почему самопожертвование не сработало, почему ты меня не любишь. но пока я не выдохлась и не остановилась, я чувствую себя относительно хорошо - как другой человек.

сегодня мне двадцать три. существенно это меняет только набор звуков, который мне придется озвучивать, и чувство, которое с каждым годом становится все более и более липким, - оно только усилится. не считаю, что человек с годами становится лучше. человек не вино. он стирается об атмосферу, и начинает гнить.

я думаю. я думаю об одиночестве, потому что это то, о чем думают люди. я думаю о страхе, потому что это то, о чем думают люди. я думаю о себе, потому что люди думают о себе постоянно. я думаю о комфорте, потому что с годами люди видят в нем все больше смысла.

я думаю о том, почему ты меня не любишь. не потому, что я сама что-то чувствую, а просто потому, что разве ты не видишь, как я хочу, чтобы меня кто-то любил - у меня, наверное, в глазах отчаянье.

я не могу так, не могу, стараюсь, очень, но мне нужно движение, понимаешь. мне нужно, чтобы вот эти отношения активации были взаимными. мне нужно что-то простое, и понятное. щенячью нежность - испытываю, знаю. заботиться - хочу. этого мало - потому что все, что у меня есть в ответ, это какие-то случайные фразы, полуночные завывания, и обещание, которое едва ли значит что-то, потому что в нем нет временной рамки.
если бы мне было пятнадцать, как в день, когда мы впервые встретились, или хотя бы семнадцать, как в день, когда мы впервые поговорили, был бы смысл цепляться.

все это бессмысленно, и тебе это не нужно, и я даже не знаю, нужно ли это мне - я просто тону, стираюсь об атмосферу, думаю об одиночестве, и вспоминаю, что когда мне было страшно, я думала о тебе. это единственная причина.

в другой реальности, может, в другой жизни, в других условиях, при другом раскладе - мне нужна была бы девчонка в белой футболке и тарелка с черникой.

в этой реальности мне хочется быть, как все. мне хочется никогда не сталкиваться с тем, что заставило меня шарахаться от прикосновений. мне хочется понятных вещей. мне хочется линейности, мне хочется прогнозируемости, мне хочется понять все то, чего я не понимаю.

с тобой я счастливее, потому что перестаю быть собой. я все думаю, думаю, думаю.

думаю о болевом пороге, думаю о повседневном, думаю о здоровье.
я думаю о здоровье. мне двадцать три, я думаю о здоровье с обсессивной настойчивостью.

я в океане. океан глубокий. я кит, 52 герца.

я думаю о здоровье с обсессивной настойчивостью. я думаю о здоровье. настойчиво думаю. я не могу отделаться от этих мыслей.

но когда я засыпаю, я думаю о тебе.

много лет назад, может, не так уже и много, на лестнице, я запаниковала, и сказала "нет", носки моих кед взметнули желтые листья, когда я сбегала домой - тогда самым простым был темно-серый свитер, его красные с мороза щеки - через несколько месяцев и на несколько лет. сейчас думаю об этом тоже, казалось чем-то значимым, теперь - нет.

я не должна зависеть от кого-то, чтобы быть кем-то другим, чтобы чувствовать себя иначе. но это человеческое. об этом написаны статьи и книги. это социология, это биология, это жизнь червей в восковом яблоке.

я смирилась. я привыкла. я устала. я хочу.

знаешь, что самое смешное - а он, темно-серый свитер, красные щеки, пожелал мне самореализации. скажите это мне, носком кеда взметающей листья, тогда, что в час сорок десятого февраля две тысячи семнадцатого я подумаю, что, а ведь самореализация - это когда пускаешь себя в расход. а когда стираешь себя об атмосферу - это самореализация? в конце ведь ничего не останется, наверное, да.

в книжках мы могли бы встретиться под вишневым деревом, или когда бы начали цвести яблони. если я начну задыхаться от жалости к себе, сойдет за аллергию.